Виктор Филинков вспоминал, как после пыток сотрудники ФСБ вытирали шапкой кровь с его лица — уже оказавшись под арестом, он постарался сохранить эту шапку как одно из доказательств применения насилия. Следователь, отказывая в возбуждении дела по факту пыток, написал, что головного убора у молодого человека якобы не было вовсе.
Вытащив меня из минивэна, кровь с моего лица — уже спекшуюся, по большей части — вытирали моей же шапкой. Что логично — на шапке остались следы, несмотря на последующее отряхивание. Небольшой, меньше горошины, блестящий коричневый шарик, плотно сидевший на чуть менее коричневой шапке, я продемонстрировал ОНК — Яне Теплицкой и Кате Косаревской. Все снимал видеорегистратор сотрудника СИЗО, но, для пущей надежности мы решили вынести часть меня (ДНК) за пределы СИЗО — намочили акт опроса и потерли шапкой — остались вполне различимые разводы.
Снег, дождь и Питер создавали, как мне казалось, неблагоприятную среду хранения улики во время прогулок, и я решил «отделить» улику от головного убора. Вырванный с волокнами комок я поместил в бумажный сверток (3 х 4,5 см), который завернул в еще один бумажный сверток. Невероятно гордый собой, я таскал улику в папке с документами почти везде. На досмотре (на выходе, а затем на входе в камеру) он вызывал много вопросов, и я каждый раз просил разворачивающих мою матрешку быть аккуратней.
19 февраля меня посетил заместитель руководителя военно-следственного отдела СК России по Санкт-Петербургскому гарнизону майор юстиции Павел Сучков. Взяв у меня краткие показания только до момента помещения меня в здание УФСБ (я, разумеется, сообщил, что преступление происходило и далее), он заверил меня, что это не последняя наша встреча, что будет проведена тщательная проверка, а также что адвокат в этих делах мне не нужен. Он к себе располагал и выглядел ответственным человеком, несмотря на то, что с момента подачи мною заявления прошло уже 20 дней.
Тем временем сроки хранения видеозаписей подходили к концу, и к моменту моего этапирования в СИЗО-6 были утеряны целиком, включая записи с видеорегистратора в СИЗО-3. Члены ОНК их запрашивали, пока было не поздно, но им отказали. Перед этапом конвой ФСИН проводил досмотр меня и моих вещей. Приседать не просили, но вещи вывернули все. Я не особо следил за происходящим — обсуждал книгу Брайсона «История всего» с одним из конвоиров. Каково же было мое удивление, когда на следующий день, перебирая свои вещи, я не обнаружил свертка! Ну, бывает — сверток небольшой — потерял.
3 апреля около 10 утра собирался побеседовать с уполномоченным по правам человека в Ленинградской области Шабановым С.С. Мой «основной» сокамерник уже неделю сидел в карцере, а в это время мне подселили другого. Я умывал и сокамерник обратил мое внимание на мистический факт:
— А что твоя шапке делает в мусорке?
— Понятия не имею, — ответил я и потянулся за шапкой.
— Стой! Все, уже все, — одернул меня он. — А если кто-то узнает? Ты можешь ее обиженным отдать, она зафоршмачена!
С легким недоумением, не придавая особого значения случившемуся, я ушел на беседу. На прогулке ведро было опустошено, а сокамернику приказали собираться — он съезжает. «Ого, — подумал я, — Абдуллу (видимо, «основного» сокамерника Филинкова — МЗ) выпускают! УПЧ повлиял на беспредел!».
Ха-ха! Нет. Абдулла остался в карцере (а через неделю его уже били в другом корпусе), и мне подсадили нового. Он выглядел плохо, а ночью оперативный сотрудник СИЗО рассказывал сказку, что его привели, так как «некуда деть», хотя карантин был полупустым.
9 числа того же месяца у меня состоялся диалог с корпусным, глядящим в глазок:
— У тебя шапка есть?
— Отсутствует.
— Совсем никакой?
— Никакой.
Насколько я понял, ВСУ СК России решило изъять улику! Через два с половиной месяца! Забавный факт: СИЗО-6 отчиталось, что шапки у меня не было уже «при поступлении». И это при том, что перед убытием составлялся акт, в котором [было указано, во что] я одет — включая шапку. Никак на этапе я выкинул шапку, подлец. Кек. Не знаю, какой тут сделать вывод.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: