Урок для младших школьников и прокурора

Виктор Филинков пришел в суд с изготовленными в камере наглядными пособиями, чтобы разъяснить гособвинителю по делу «Сети»*, как устроена электронная почта.

«Чем подтверждается, что я избирал некую роль и принял какие-то обязательства? Никто из свидетелей об этом не говорит, — приступил к обзору Виктор. — Это всё домыслы, не основанные на материалах дела… Установить происхождение списка моих «обязательств» не представляется возможным — я исследовал 17 томов уголовного дела, нет там такого. Предполагаю, что это очередная ночная фантазия Беляева [руководитель следственной группы] и Бондарева [оперативный сотрудник, на которого указал Филинков в своем заявлении о пытках в ночь после его задержания].

Как я должен от этого защищаться? Все, что я могу сказать: нет, неправда. Бремя доказательства ложится на плечи утверждающего. Но представители власти два с половиной года демонстрируют свою предвзятость, тычут пальцем в меня и говорят — это я должен доказать, что я не верблюд.

«…Ознакомиться с руководящими документами» — не ознакамливался.

«Приобрести и совершенствовать навыки ведения боевых действий…», «снабжение террористического сообщества средствами связи» — когда и кого я снабжал средствами связи? Никто из свидетелей об этом не говорит. И спрашивает их об этом лишь моя защита.

«Связь между боевыми группами»… По версии следствия, задержаны четыре боевых группы. Кто-то хоть из них должен был сказать, что я эту связь обеспечивал. Но нет, опять ничего.

«Обеспечение соблюдения методов конспирации членами террористического сообщества» — опять мимо. Все говорят, что вообще незнакомы со мной. Единственный, кто со мной общался, — Арман Сагынбаев, который выкладывал фото голого себя в социальные сети. И участвовал в социальных мероприятиях, куда я приходил со своей супругой.

«Обучать членов террористического сообщества» — снова вопрос, который даже не выяснялся на этапе следствия. Про обучение спрашивал в суде только мой адвокат — и все ответили отрицательно, никого не обучал.

«Осуществлять подбор, проверку и вербовку лиц» — не подбирал, не проверял, не вербовал. Нет ничего об этом в материалах дела.

«Принимать участие в совместном обсуждении и планировании преступлений террористической направленности» — о каких планах преступлений речь? В начале дела в СМИ шла речь о терактах к чемпионату мира по футболу и выборам президента. Потом энтэвэшники рассказывали о взрыве Мавзолея Ленина. Что сейчас? Собрались бизнесмен, программист и промышленный альпинист и давай думать, как Ленина взрывать? Потрясающая история.

«Исполняя обязательства, Филинков… совместно с другими, в том числе Бояршиновым и Шишкиным, путем непосредственного участия в совместных тренировках…» — свидетель Шишкин не участвовал в совместных со мной тренировках, вообще ни в каких мероприятиях. Единственный, кто со мной в чем-то участвовал, это Бояршинов. В двух мероприятиях — по первой медицинской помощи и охране VIPа. Ни «владение огнестрельным оружием» — вообще никакого оружия там не было, ни «изготовление и применение взрывчатых веществ и взрывных устройств», ни «ведение боя с применением различных видов оружия» и прочего — ничего такого. Чем вообще подтверждается наличие у меня таких навыков?

Одного игиловца-террориста за танковый тренажер посадили — ага, умеет водить танк! А со мной какие следственные действия проводились, чтобы писать «освоил приемы захвата зданий, сооружений и физических лиц»?

Нет, не освоил и не осваивал. Ни физических, ни каких иных лиц захватывать не умею.

«В феврале-марте 2017 года принял участие в совместном собрании… с целью дестабилизации деятельности органов государственной власти Российской Федерации». Собрались бизнесмен, программист и промышленный альпинист и давай насильственно изменять конституционный строй России! А если серьезно, то я не имею отношения к бумажкам с так называемым протоколом. Чем подтверждается моя причастность к этому? При мне никто о насилии на той встрече не говорил. Что там было без меня, я не знаю. И меня это не касается.

Теперь раздел «Конспирация».

«Эффективность функционирования террористического сообщества обуславливалась отработанной системой конспирации и обеспечением принимаемых мер по защите от разоблачения и утечки информации» — из чего же эта отработанная система состояла? На 17 томов дела — три технологии. Первая — псевдонимы, вторая — PGP и третья — Jabber. Небогато.

Псевдонимы. Юра [Бояршинов] — человек под псевдонимом Юра подписывается так на всех сайтах, это следует из вещдоков. Более того, использует это имя в повседневном общении, как он сам пояснил, с 2010 года, именно так именует себя в Skype — Юра Чернозорин. Спайк — так называют Илью Шакурского с 8–9-го класса школы, что подтверждается свидетелями. Рыжий [Иванкин] — я его видел. Он рыжий. Очень конспиративно. Близнец [Чернов] — у него, насколько известно, есть брат-близнец. Кокс, Кукс — это человек с фамилией Куксов. Сюда же Пчёл — Пчелинцев. Антон — все знают, что это Пчелинцев Дмитрий Дмитриевич, и указывают это в своих показаниях, в том числе Бояршинов. Как же смогли доблестные офицеры ФСБ установить, кто есть кто, при таких-то псевдонимах?

Теперь про PGP.

Из показаний свидетеля Шишкина: «Электронная почта с использованием алгоритма шифрования PGP (ПГП)…» Я надеюсь, он не сам это придумал. Понятно, что речь идет об электронной почте и шифровании электронных писем асимметричными алгоритмами».

На этом Филинков начинает вынимать смастеренные им в камере наглядные пособия: конверты, листы с картинками, подписанными: Витя, Игорь, Юлик, вырезанные из картона символы ключей.

Судьи как будто напрягаются, но терпят.

«В шифровании электронных писем ассиметричными алгоритмами используются два ключа, каждым участником обмена». Один картонный ключ Виктор протягивает Юлиану, второй прикладывает к себе. Азы предмета он втолковывает с азартом вдохновленного учителя, с радостью делящегося знаниями.

«Один ключ называется открытым, общедоступным, другой — закрытым, приватным, — продолжает Виктор. — При помощи публичного ключа можно осуществлять только одну операцию — шифрование. При помощи закрытого — операцию расшифрования. Поэтому этот ключ можно давать кому угодно, зашифровать им можно, расшифровать — нельзя. А приватный ключ хранится и оберегается в недоступном для злоумышленников месте. На практике такая пара ключей — это несколько чисел, очень-очень-очень больших. Их невозможно запомнить. Поэтому они хранятся в виде файлов на компьютере, в специальном месте, которое называется «локальное хранилище ключей»…

Приставленный к «аквариуму» полисмен увлеченно слушает, поглядывая на Виктора уже с каким-то совсем иным интересом, с любопытством наблюдая, как крепятся к смешным картинкам ключи на липучке, еще какие-то штуки.

«…Публичные ключи получают путем передачи от человека человеку, — продолжает урок Филинков. — Я беру у Юлика ключ (отбирает), помещаю в свое локальное хранилище (цепляет к картонке) и теперь могу осуществлять шифрование. А расшифровать я не смогу ничего — это сможет только Юлик, у которого хранится вторая часть пары, закрытый ключ».

Переходя к устройству электронной почты, Виктор объясняет, что она работает так же, как и обычная. Достает конверт, демонстрирует его залу:

«Как и в случае с обычным письмом, в письме электронном указываются отправитель, получатель, а еще заполняется поле «тема сообщения». Все это заголовок письма. Внутренняя часть, — Виктор раскрывает конверт, — это само сообщение, оно называется телом, только пока тут пусто. При шифровании шифруется только тело, но вся информация об отправителе, получателе, теме — остаются незашифрованными».

Для варианта зримого «тела» у Виктора есть заготовка, текст письма: «Привет, Юлик. Из-за корова-вируса запретили передачки в тюрьме, поэтому я вынужден покупать колу 0,5 по 100 Р. Караул! Витя».

Когда доходит до разъяснений, что такое протокол SMPT, он водружает себе на голову широкий бумажный обруч с этими четырьмя цветными буквами — ну руки-то уже заняты всякими другими штуками.

Полисмен, похоже, близок к публичному выражению восторга.

— Виктор Сергеевич! — не выдерживает председательствующий. — Я вынужден вас немножечко перебить. Нам не надо здесь читать лекцию по поводу использования программ шифрования и прочего.

— Ваша честь, — пытается убедить в важности урока Филинков, — представитель прокуратуры не понимает, как работает почта…

— Вот потом соберетесь с ним и объясните. Высказывайтесь по поводу предъявленного вам обвинения — согласны — не согласны, в чем и почему.

Подсудимый печально снимает с головы бумажную диадему, но не теряет надежды продолжить просветительскую работу:

«Посмотрите, сколько всего должно находиться у людей, если они общаются с использованием зашифрованных электронных писем: почтовый ящик, зашифрованные письма, электронные ключи шифрования, у каждого по хранилищу, со всеми корреспондентами. Это минимально необходимые компоненты. При условии, что каждый бережно хранит свой закрытый ключ, такая система обеспечит конфиденциальность передаваемых данных. Но анонимность не обеспечивает конспирацию — потому что не скрывает факта передачи данных. Так где же в материалах дела все эти почтовые ящики, зашифрованные письма и ключи шифрования к ним? Море признательных показаний, считанных данных с электронных устройств — и ни следа переписки или ее шифрования. То же самое, — торопится объяснить Филинков, — касается Jabber…»

В протоколах то и дело встречаются в качестве признания глубоко законспирированной деятельности использование, как они это называют, «мессенджера Jabber», якобы уничтожающего переписку. Привлеченный защитой специалист в области информационных технологий Виталий Брагилевский уже разъяснял суду: такого мессенджера не существует. Jabber (современное название — ХMPP) — это протокол, то есть набор правил, по которым работают самые разные мессенджеры. И что в современном мире практически все взаимодействие выполняется в зашифрованном виде. При этом Jabber/ХMPP не подразумевает уничтожения переписки и шифрования (оно может применяться в мессенджерах, работающих как по этому, так и по многим другим протоколам).

«В мессенджерах с поддержкой XMPP-протокола есть понятие аккаунта пользователя, — развил тему Филинков. — У пользователя есть уникальный идентификатор — имя аккаунта. А в нем список абонентов («друзей»), с которыми возможен обмен сообщениями. Вот что должно было обнаружить следствие. А у нас в деле что? XMPP-аккаунты обнаружены только у Бояршинова. У него там переписка за много лет. Жаль, что суд не позволил огласить нам эти вещдоки — но я читал ту переписку во время следствия, ничего криминального. Ну, например, договаривается Юлик с кем-то о проведении акции «Еда вместо бомб»».

Таким образом, всё, что следствие выдает за «отработанную систему конспирации», во-первых, таковой не является (обвинение не понимает, как работает компьютер). И во-вторых, отсутствует в материалах дела.

Покончив с «конспирацией», Филинков перешел к разделу «лживые допросы». Предложив оценить, как трансформируются показания свидетелей, записанных в протоколах их допросов следователем Беляевым, когда они рассказывают о тех же событиях в суде.

Для примера Виктор взял показания свидетелей Объедкова и Евстафьева (понятые на обыске в квартире, которую вскладчину арендовал Филинков с коллегой по работе Прокофьевым):

«»Предъявили постановление об обыске» превращается в «никакого постановления, только корочки показали». «Сам [Филинков] открыл дверь» — в «не парень, они открыли» и «милиция парня попросила достать ключи». «Нас встретил Прокофьев» — а в суде один говорит: «Парень лежал на полу», другой: «Его аккуратно положили на пол». Сам Прокофьев [при допросе в заседании] добавляет: «Заломали куча мужиков». А вот еще прекрасный момент: «Сотрудниками были предоставлены еда и чай» — это у нас-то в квартире! Игорь Шишкин тоже подписывает очень подробные допросы. А в суде на вопрос, откуда все это ему известно, отвечает: «Опера так сказали».

«Террористическое сообщество «Сеть» отличалось, — утверждается в обвинительном заключении, — сплоченностью, организованностью и устойчивостью… посредством согласованности совместных действий… поддержанием тесной взаимосвязи между участниками».

Что? Это когда свидетели говорят «Я их не знаю» или «Мы виделись 4 раза до задержания» или «Мы подрались из-за девушки».

Используя домыслы и фантазии — а именно так сконструировано вымышленное террористическое сообщество «Сеть». При этом сконструировано абы как.

Плохой сценарий написан! И разыгран ужасно: бедные офицеры ФСБ не могут даже дело сфабриковать как следует!

Там дата не совпала, тут в справке явно наврано, здесь shepelev [фамилия пензенского оперативника] в свойствах файла [якобы обнаруженного на изъятом у Сагынбаева носителе и содержавшего так называемый уставный документ, «Свод Сети»]. Ну это дикость!

Я бы рассмеялся или пожалел этих утомленных высокоинтеллектуальным трудом людей, если бы не сидел уже 2,5 года в комнате 8 квадратных метров, если бы не грозящий срок от 5 до 10, запрошенные уважаемым прокурором 9 лет, сумасшедший приговор в Пензе, если бы не страдал от болей физических, травм психических, если бы меня, Игоря, Илью Капустина не покатали на минивэне с подзарядкой, если бы моей жене не надо было получать убежище в Финляндии и еще тысяча «если бы». Это все не смешно».

«Мне непонятна позиция уважаемого прокурора, — при этих словах Филинков поднимает голову от своих записок и смотрит прямо на прокурора, но тот отводит взгляд. — Я ожидал, что он откажется от обвинения и согласится, что доказательства порочны. Ожидал, что прокуратура проведет проверку по всем выявленным фактам фальсификации. Но я в шоке, как сторона обвинения изворачивается.

Эксперты говорят, что протоколы опросов и допросов идентичны на 97% в своей содержательной части — «Нет, а мне они не кажутся похожими». Это что такое?

Складывается устойчивое впечатление, что уважаемый прокурор в сговоре с преступниками, что он их покрывает!»