Выступление Максима Иванкина в прениях 17 января 2020 года.

Я скажу, пожалуй,  то же, что говорил с самого начала судебного следствия — то что обвинение неясное, неконкретное, абстрактное, с кучей размытых формулировок.  И как можно понять, от чего мне защищаться, если слова прокурора звучат как «планировали спланировать»? Мне и всем остальным до сих пор не ясно какие преступления, когда и как я совершил, об этом умалчивает как следствие так и обвинение. И самое странное в этом, что ни один из уголовных аппаратов, то есть ни следователь ни гособвинитель не отвечает на эти вопросы. Есть вариант, что данные моменты игнорировались намеренно.

Начну с очевидных нестыковок: в моих показаниях, которые следствие считает достоверными, говорится, что так называемую группу “Восход” я видел в феврале 2017, но там же говорится, что узнал я об этой группе в сентябре 2017. Там же сказано, что я с этой группой вообще не взаимодействовал, то есть это очевидные нестыковки, которые невозможно не заметить. Та же ситуация с так называемым Борисом, который, согласно следствию, примкнул к сообществу в ноябре 2017, но был при этом на съезде в феврале 2017. В ноябре все подсудимые были под стражей — то есть мне не очень понятно, к кому согласно моим показаниям примкнул Борисов, если все были в СИЗО? Но следствие и гособвинитель считает, что эти показания объективны и им можно доверять. Как можно подобное не заметить, если эта информация не только в корне расходится с делом, но и противоречит сама себе? Подобное встречается не только в наших,но и в свидетельских показаниях. Свидетели, которые ничего не помнят, но все подтверждают, а также показания, например, Шишкина, который сказал, что все узнал от оперативников. Но самое шикарное это показания свидетеля, который сказал: «они тренировались в лесу, это как-то связано с политикой — не знаю, что, но это точно что-то нехорошее». Меня на полном серьезе обвиняют на фоне этого? Мне это непонятно. Но самый шик это то, как Гособвинитель связал эти показания с показаниями Емельянова. Если все скоротить, то грубо говоря он заявляет: “Мне совершенно безразлично, что их показания не бьются между собой”. По мнению гособвинителя, все это каким-то чудом подходит под общую концепцию сценария следователя, грешно этому не верить. Ну что тут сказать…  Так же абсурдно выглядят так называемые доказательства,которые не нашли ни одного косвенного подтверждения, зато нашли кучу опровержений, но почему-то продолжают использоваться и гособвинение считает их точно также объективными и достоверными. Это например,такие обвинения, что я был в 2015 в походах, и, мало того, был опознан на фото в одном из таких походов. Мне, как я понимаю, вменяют «Рыжего», но в 2015 году я был на флоте в Баренцевом море. Я просто даже при всем желании никак не мог там оказаться. А как позже выяснилось на этих фото меня как «Рыжего» опознал свидетель. Данное прозвище мне приписал следователь, а как в показаниях свидетеля меня никто никогда так не называл. Тот же Абдрахманов: согласно показаниям его допроса он утверждает о том, что в 2015 году видел меня дома у Пчелинцева. Как это может являться объективной и достоверной информацией если у нас есть доказательства обратного — как можно этому доверять? Далее хотелось бы пройтись в целом по позиции гособвинения и проведенной гособвинителем работе: мало того, что во время судебных прений огласилось то, что не исследовалось в суде, но и в ходе самого судебного следствия были моменты, что гособвинитель ходатайствовал об оглашении связей между мной и Черновым, обосновав это имеющимися у них в его и моих показаниях данных в ходе судебного следствия противоречий на предмет моего и Чернова общения на момент апреля 2017 года по момент его задержания. Но там не оказалось этой информации. То есть на основе чего гособвинитель запросил ходатайство остается загадкой. Имеется такое предположение, что гособвинитель вместе со следователем решили, что «то что не доказано не наша вина», но по-моему это работает немного не так. Во время опроса наших родителей была подобная ситуация, я не очень понял, что хотел доказать прокурор — противозаконность наших взглядов с помощью не запрещенной литературы? Ну взгляды не незаконны, литература также… Кроме того, многие из подсудимых подобные взгляды не отрицают, в них нет ничего уголовно наказуемого. Так в чем смысл наказывать за это, мне не ясно. Основное на что ссылается гособвинение — это наши так называемые признательные показания, здесь его работа была в том, чтобы выдавать белое за черное. Было очевидно вмешательство в цифровые носители и также очевидно применение пыток и давления, но в этом разбираться никто не хочет, хоть и очевидно, что они реально были, не только у подсудимых, но и у свидетелей. Например об этом очень хорошо говорит очная ставка Пчелинцева, которая расходится со стенограммой, в которой отсутствовало буквально 99,9% её протокола  и ровно настолько же её стенограмма состоит из наводящих вопросов. Это очень хорошо бьется с нашими заявлениями о подобного рода давлении. Чего нельзя сказать о стороне гособвинения. Один из аргументов, почему обвинение неконкретное, так это то, что нас обвиняют в совершенно взаимоисключающих друг друга обстоятельствах. Прежде всего мы иерархичные антиавторитарии и все непонятное дальше в этом духе, которые пытаются захватить власть.Но обвинение пытается связать совершенно несовместимые вещи — невозможно пытаться захватить власть, разделяя анархическую идеологию,также невозможно, будучи анархистом, то есть следовательно выступая за свободу личности, насильственно воздействовать на принятие кем-то там каких-то там решений. Все это звучит не просто как оксюморон, а также бредово, как круглый куб треугольной формы. Как защищаться в данных обстоятельствах и, главное, от чего, совершенно не ясно. Все утверждения гособвинения сводятся к утверждению, что дважды два равно пять. Мы же здесь пытаемся доказать, что дважды два — четыре приводим аргументы и доказательства, пытаемся пригласить экспертов, но по мнению гособвинения это какие-то непонятные математики, ведь мы же подписали протокол о том, что дважды два равно пять, значит дважды два равно пять, вот и следователь точно также считает. Такие взаимоисключающие друг друга обстоятельства находятся например в тех же самых документах,которые вменяются нам. это “Свод”, который так называет следователь, “Съезд 2013” .Там например имеются такие моменты, в которых говорится, что мы выступаем против войны и никоим образом не разделяем подобные вещи, потому что это несет только смерть и разрушение, и, следом же, пишется, что при этом мы хотим расстреливать людей, если они будут мешать революции.То есть это просто такие противоречия, которые никак не могут стыковаться между собой. Тем не менее нам это вменяют. Я считаю, что было более чем доказано, что было вмешательство в компьютеры, поэтому в целом об этом и говорить даже смысла нет. Если подытожить, то даже показания тех свидетелей, что оговаривают нас, неконкретны, противоречивы. Они расходятся с протоколами следственных действий, показаниями других свидетелей и своими же собственными словами. Свидетели защиты же напротив говорили факты, которые находили подтверждение. Например, что мы не вели скрытный образ жизни, занимались социальными действиями, участвовали в массовых публичных мероприятиях. Фото приобщенные к материалам дела это подтверждают. Мало того в суд приходили люди, присутствовавшие в походах и на играх, которые следствие и гособвинение называет тренировками.Эти люди сказали, что там было на самом деле, что это было просто тусовки и приятно проведенное время, в чем нет ничего незаконного. Они узнали себя на фото и видеоматериалах, на которых кстати также видно, что все это всего лишь развлечение, не более того. Даже Зорин, между прочим, сказал, что не воспринимал эти походы всерьез.  Если же гособвинение считает, что эти фото и видеоматериалы реально как-то доказывают нашу вину, то прошу заметить, что меня ни на одном из этих фото и видео нет. Но есть фото и видеоматериалы, где я в костюме клоуна играю с детьми. Также свидетели рассказывают о том, кто и под какими прозвищами нас знали и кто нас знал — ничего сверхъестественного в прозвищах нет. Следователь придумал конспиративный позывной “Рыжий” для человека с рыжими волосами — вот же очень конспиративно, такое прямо, что догадаться прямо невозможно.Мне до сих пор непонятно в итоге, в чем я обвиняюсь. Показания абсурдные, изъято у меня ничего не было и не могло быть, так же как и у остальных подсудимых. Антиавторитарные анархические взгляды пока что не запрещены. Мировоззрение антифашистское — это мировоззрение любого адекватного человека. Здесь я хочу подчеркнуть то, что мировоззрение, а не группировка.

Походы также не незаконны, цель похода — поход, также как и целью страйкбола был сам страйкбол. Никакой скрытой подоплеки ни в чем не было. Я хотел еще сказать, почему я не ссылаюсь на какие-то конкретные листы дела: когда я начал заниматься подготовкой  к прениям, я понял, что придется ссылаться на все. Вот раньше, когда меня задержали и следователь выдал мне документы я думал, что в этих документах меня обвиняют и хоть как-то должны доказывать мою вину. Когда я прочитал эти документы, я понял, что каждая из строк настолько несуразна, что в это невозможно поверить, поэтому я и не ссылаюсь на конкретные листы дела. Каждая из строк этих материалов настолько несуразна, что в это невозможно поверить. Я не сторонник насильственных методов, все доказательства сфальсифицированы, следователя считаю абсолютно безграмотным человеком, показания абсурдными, а само дело политически мотивировано, нас обвиняют в инакомыслии: ни больше, ни меньше. Считаю, что единственный приговор, который может быть в данном деле — только оправдательный.

Что касается ст. 228. Хочу обратить внимание на несколько моментов, которые на мой взгляд сильно расходятся с тем, что написало обвинение. Во-первых у меня не было корыстного умысла, ни Кульков, ни кто либо другой вообще не обещал мне денег. Кроме того, у меня вообще не было умысла заниматься какими-либо преступными действиями.  Мы с Кульковым встретились не для того, чтобы распространять наркотики — это была просто встреча с другом. Об этом я уже заявлял и давал такие показания с самого начала. То, что гособвинитель не огласил те показания, говорит, что противоречий там нет. Откуда там взялись такие формулировки, что например: «Изъятая банковская карта доказывает мой корыстный помысел» или “Изъятый дома у Кулькова пакет доказывает, то, что я собирался заниматься преступной деятельностью продолжительное время” или то, что “Изъятые у Кулькова наркотики доказывают, опять же, мой умысел”. Как это может доказывать мой умысел мне не ясно. Откуда взялись эти формулировки, остается загадкой. От чего отталкивались, когда вписывали подобное в обвинительное заключение? У меня есть одно предположение, что это, опять же, додумки следователя, которому нужно было указать хоть что-то. Обвинение следствия в этой части я не поддерживаю, хотя по тем фразам, которые назвал прокурор видно, что он совершенно не принял во внимание мои показания. Я вину признал, но не думаю, что на тот момент, конкретно мои действия не повлекли за собой серьезные последствия. Свою вину в пособничестве совершения данного преступления я признал, хочу попросить уважаемый суд принять во внимание те факты, которые были изложены в суде и в ходе досудебного следствия, потому что с этими формулировками невозможно согласиться. Прошу дать надлежащую классификацию и оценку моим действиям..