Выступление Андрея Чернова в прениях 17 января 2020

Более полные и юридически обоснованные, все обстоятельства и факты, однозначно подтверждающие мою невиновность в данном уголовном деле, изложил мой защитник и все остальные подсудимые в ходе своих выступлений, касающихся статьи 205.4. Высказали всё, с чем я согласен, поэтому добавлю немного подробностей, и еще раз обращу внимание на факты, которые считаю важными. 

В первую очередь, хочу еще раз сказать, что мои первые признательные показания, на которых главным образом  построено все обвинение по статье 205.4, были получены с помощью угроз и психологического давления, которым является, в том числе, и незаконное задержание, которое в судебном заседании однозначно подтверждено. Также я в показаниях в судебном заседании рассказывал о дальнейших событиях, подтверждающих психологическое давление, и в жалобе, по которой проверка проведена халатно. О незаконном задержании говорит то, что задержан фактически я был не позднее 13 часов дня, задержан 9 ноября 2017 на работе. Протокол был составлен только в семь с чем-то часов того же дня, то есть спустя больше чем три часа. Это в судебном заседании подтвердили свидетели, присутствовавшие на обыске в моей съемной квартире в качестве понятых, также подтвердил свидетель Шепелев, который в судебном заседании сказал, что на меня надевали наручники, так как я оказал сопротивление при задержании. Собственно, меня задерживали прямо на работе, в цехе, где присутствовала вся смена, кто работает со мной. И когда меня задерживали, проводили прямо через весь цех, все это видели. После того, как я оделся, у меня забрали без протокола, без понятых все имевшиеся при себе вещи, меня взяли и повели кратчайшим путем к выходу через цех, через коридор, в автоцех. Там все равно люди ходили, все видели, видеокамеры там на каждом углу натыканы. Видимо, поэтому  Шепелев не стал отрицать этот факт здесь в суде. 

Но при этом в материалах по моей жалобе на угрозы имеется протокол опроса Шепелева, который был опрошен здесь, в суде, где он говорил совершенно обратное. А именно —  что меня не задерживали, наручники на меня не надевали, что я сам по своей воле пошел к ним с работы на опрос, даже не знаю, куда. Не помню, что там было указано. Очевидно, что он так сказал под опрос, чтобы скрыть угрозы и психологическое давление. То есть, сведения о задержании, выявленные здесь в суде, противоречащие материалам проверки подтверждают мое мнение о качестве этой проверки. 

Само обвинение, как уже здесь не раз было сказано, я также считаю абсолютно необоснованным и незаконным, так как не указаны никакие обстоятельства конкретные совершения преступления, которые очевидно препятствуют его рассмотрению. И здесь неоднократно нам говорили, что мы затягиваем заседания, тянем с проверкой, но, собственно, когда обвинение не конкретно, обвинение ни о чем— то говорить можно сколько угодно, никакое количество доказательств не будет достаточно. Поэтому то, что заседания затягиваются — это не наша вина. 

Нас обвиняют в том, что мы являлись сплоченной террористической организацией, одним из требований которой является сплоченность, постоянность состава. При этом здесь в суде было доказано, что многие из нас были просто не знакомы. Обвинение объясняет это только наличием конспирации, но такая конспирация очевидно противоречит сплоченности — как могут быть сплоченными люди, которые друг друга не знают? Непосредственно меня обвиняют только в участии в террористической организации. Уже кроме меня многие подробно, все остальные подсудимые, защитники, подробно пояснили, что для подтверждения какой-то террористической направленности должны быть оглашены обстоятельства, свидетельствующие о том, что мы планировали принять какие-то решения, конкретные решения — как, где и когда. Но ничего этого нет. Я об этом, в принципе, следователю на следствии не раз говорил, но он мне отвечал, что ты не понимаешь, главное, что есть факт, что ты вступил, и этого достаточно. Но тогда в деле должны быть обстоятельства, при которых я вступил. Единственное упоминание об этом содержится в моих показаниях, которые якобы дал я 9 ноября. Там написано, что это произошло, то есть, я вступил в террористическую организацию. И события описываются так, что в начале 2015 года встретились я, Иванкин и Пчелинцев на одной из тренировок, где Пчелинцев нам рассказал о террористической организации, и мы с Иванкиным согласились в нее вступить. Но здесь в суде были предоставлены факты, подтверждающие, доказывающие, что такого события просто не было, а именно то, что Иванкин в это время служил в армии, на флоте. Больше никаких обстоятельств, описывающих мое вступление в террористическую организацию, не имеется. А мое участие в ней в материалах дела, по-моему, подтверждает только свидетель Зорин, но все его показания, которые он говорил здесь, он объяснял только тем, что ему так казалось, он так подумал. Но при этом он при уточняющих вопросах о том, на основании чего, каких конкретно слов он это понял, ничего пояснить не мог, а про меня вообще он сказал, что… Как он сам пояснял, он  все осознал во время того, что он называл съездом, и именно это событие он описал так, что на этом якобы съезде я вообще не выступал и молчал. Поэтому как он мог понять о моем согласии на участие и особенности моей? Не понятно.  

Остальные свидетели обвинения, про меня практически никто не говорил. Только в показаниях Рожиной и Шишкина, в протоколах их допроса были упоминания про меня, но при этом в ходе судебного заседания они однозначно пояснили, что такого на допросах не говорили.

Еще забыл добавить про мое задержание,  то, что оно было очевидно незаконным, и задержали меня вообще непонятно на каких основаниях, потому что сведения обо мне, согласно материалам дела,  у сотрудников ФСБ появились только через несколько часов после того, как они меня задержали. Они появились в показаниях Пчелинцева в тот же день. При каких обстоятельствах — я уже рассказывал в ходе своих показаний в судебном заседании. Так что единственное, чем можно объяснить, что меня задержали до показаний Пчелинцева, это то, что к нему приходили в СИЗО, как он утверждает, и оказывали на него давление. Еще откуда они могли узнать мой внешний вид, имя — это видео из Ахунского леса 2015 года, но, согласно материалам дела, это видео было найдено на ноутбуке Шакурского, осмотр которого производился в феврале 2018 года, если я не ошибаюсь. Намного позднее моего задержания. То есть, получается, либо к Пчелинцеву все-таки приходили в СИЗО, как он утверждает, либо к ноутбуку Шакурского был неправомерный доступ, либо и то и другое, скорее всего.

Непосредственно обвинение вменяет мне, как участнику террористического сообщества, следующие обстоятельства, большинство из которых вообще голословны и ничем не подтверждены — ни в суде, ни в материалах дела. Такие как, например, то, что я обеспечивал снабжение террористического сообщества средствами связи. Вообще никаких свидетельств не предоставлено стороной обвинения. Часть из этих обвинений, такие, как приобретение навыков ведения боевой деятельности, стрельбы из огнестрельного оружия, изготовление, использование самодельных взрывных … Ну вот. И конкретно стрельбу из огнестрельного оружия, навыки выживания в дикой природе, например, этим может заниматься любой человек, никакого отношения к терроризму не имеющий. Подробнее уже обо всем этом сказал адвокат. Просто хочу сказать то, что также при разговорах со следователем постоянно про это говорил, почему мне это вменяют как  свидетельство преступления, в том числе, по поводу игры в страйкбол, они же этим ничего не доказывают — он говорит, что “ну, так — ничего, но в совокупности — да”. Такая совокупность… Вся роль такой совокупности сводится к тому, рассуждению о том, что делает террорист во время совершения террористического преступления. Он, там, дышит воздухом, ходит на двух ногах, не знаю, разговаривает с помощью слов. Ну вот, вся совокупность по любому человеку. Это абсолютно та же логика. На основании подобных обвинений можно посадить кого угодно. 

Также государственный обвинитель в ходе прений высказывал свою позицию, доказывая ее тем, что у нас отсутствует регистрация в Пензе, в федерации страйкбола. Но как уже специалист, который из клуба страйкбола, вызывавшийся со стороны защиты, тут пояснял, и мы тоже, не нужно регистрироваться в федерации для того, чтобы играть в страйбкол, так же как и в футбол дворовый. 

Вообще все обвинения против меня основаны главным образом на показаниях Зорина, который, очевидно, меня не знал. Он вообще со мной не общался, поэтому сказать даже не знал что обо мне, просто единственное, что он делал — это  выполнял свою договоренность со стороной обвинения, держал позицию обвинения. Например, в частности, он говорил, например, то, что я как связист террористического сообщества рассказывал о безопасном использовании интернета. Арман Сыгынбаев только что пояснил, что это ничего не доказывает. В частности, мой защитник, адвокат Лукидис, задавал ему уточняющие вопросы, чтобы он уточнил, что именно объяснял. Он сказал, что я что-то рассказывал про VPN. VPN к безопасному использованию интернета имеет отношение, но к какой-то конспирации и шифрованию — нет. И к конспиративному общению слабое отношение имеет, это не раз было заявлено в суде. VPN используется для, условно, блокированных сайтов.

Что касательно обстоятельств совершения преступления, некоторые обстоятельства, точнее, все, указаны такими, что очевидно их просто быть не могло. Например, гособвинитель в своем выступлении в прениях, честно говоря, даже не знаю, откуда он это взял, не уверен, что в каком-нибудь судебном заседании звучало то, что свидетель Кабанов утверждал, что действия организации по обмену командами.  Уже не раз было подтверждено, у нас никто никому никакие команды не отдавал, и выполнять был не обязан, поэтому никаких террористических действий начаться в принципе не могло. 

Не говоря уже о том, что Зорин, например, говорил, что собирался защищать народ от нападения сотрудников власти. Такое предполагать вообще странно. 

Теперь что касается обвинений по статье по 228.1. Считаю их полностью голословными,   все полностью является домыслом хотя бы на основании того факта, что и найденные оперативником Власовым наркотики пролежали долго в месте, доступном неограниченному количеству людей. Вообще ко мне эти наркотики пытаются привязать тем, что были найдены записи в телефоне. Но якобы были найдены, потому что где они хранятся, пока суду все эти тексты, найденные в хранилище, которое было создано на телефоне через несколько дней после моего задержания. То есть, в ходе судебного заседания все специалисты пояснили, что дата создания и изменения файлов, показывают дату, когда файл был создан на данном носителе, в данном случае, на телефоне и, соответственно, дату изменения. На суде было показано, что дата создания и дата изменения — 13 ноября 2017 года. То есть, то, что файл — ну, и это факт —  то, что, якобы, он был создан ранее, но с такими датами — это уже домысел стороны обвинения, который никак не подтвержден и даже не мотивирован абсолютно. Потому что логики никакой не может быть, чтобы создавать файл заранее но с датой поздней какой-то. Собственно, специалист пояснил, что дата создания — она если и может меняться, то только целенаправленно, именно человеком, не может поменяться, как в случае с датой изменения, автоматически самой системой в ходе индексации. Также, собственно, мало того, что тексты, найденные в этом хранилище никак не относятся к телефону, потому что появились после моего задержания, так и телефон вообще не мой. Поэтому это еще один домысел. Собственно, даже телефон, который осматривался в суде, нельзя с уверенность. утверждать, что это именно тот телефон, который был изъят у меня при задержании, потому что его серийные номера в протокол не были внесены и поэтому я убежден, что это не тот телефон. Нельзя даже утверждать, что тексты, находящиеся в хранилище, которые появились через несколько дней после моего задержания, что эти тексты принадлежат тому, кто создавал хранилище. Так как мой защитник оглашал один из текстов, который очевидно написала девушка, женщина. То есть, получается, что там много разных текстов, очевидно не одного человека, и нигде вообще не указано, какой из них мой, почему тогда именно текстовый файл с описанием закладок — мой. Тоже очередной домысел. Обвинение только пыталось доказать, что тексты, в которых имеются имена аккаунтов, учетных записей в мессенджерах, в которых содержатся слова (…), принадлежат мне, но текст, именно в котором содержится описание закладок, подписан другим никнеймом, другой учетной записью, которая, собственно, даже по виду не похожа на тот мессенджер, к которому относится учетная запись. Также мой защитник и мной заявлялось ходатайство об исключении, о признании недопустимыми доказательствами телефона и протоколов его осмотра.

Хочу только еще добавить замечание по этим протоколам, что в них указано, что из-за того, что отсутствуют понятые, велась фотофиксация. Но фотофиксация не позволяет полностью фиксировать процесс осмотра телефона. Например, они могли внести изменения любые во время осмотра, а потом просто сфотографировать результат. В таких случаях, чтобы все полностью было зафиксировано, должна была вестись видеосъемка.  Также внесение изменений непроцессуальных в телефон “Alcatel” подтверждается тем, что специалист Ганин, который участвовал в составлении протокол осмотра, одного из протоколов осмотра, говорил здесь, в суде, что он файл во время осмотра никак не переименовывал, он такой и был, а здесь в суде специалист решил его переименовать, чтобы открыть. То есть, расширение пропало у этого файла уже после осмотра специалистом Ганиным.

Вообще считаю в целом, что обвинение в терроризме нам предъявлено в том числе и потому, чтобы все незаконные действия во время следствия со стороны сотрудников ФСБ, никто на них даже не обращал внимания, так как к террористам изначально у всех предвзятое отношение, это очень тяжкая статья. Как говорил один из предыдущих выступавших, даже в СИЗО к нам обращались, когда мы особенно заехали, когда неизвестно было никому подробностей нашего дела  — террорист, взрыватель. Поэтому сотрудники, в том числе, вели себя, например, незаконно — никто разбираться не будет. Нам помогла только общественная поддержка. В общем, считаю, что мы однозначно должны быть оправданы по статье 205.4 и по статье о сбыте наркотиков. Я тоже должен быть оправдан, потому что обвинение абсолютно голословно, то есть, все обвинения являются домыслами. У меня все.

Андрей Чернов, реплика в прениях 17 января 2020:

Когда я рассказывал, что VPN не является чем-то запрещенным, на что ссылался Зорин, — он рассказывал об этом в том плане, что я инструктирую, рассказывал о vpn, походе, в начале января 2017 в арбековском лесу. Я нисколько не хочу подтвердить, что я там был. И даже несмотря на то, что меня там не было, я уверен, что и похода этого не было. Я хотел сказать, что Зорин сказал про VPN только после уточняющего вопроса моего адвоката Лукидис только потому, что VPN у всех на слуху, им пользуются многие просто для обхода блокировок. Ну а так как ему нужно было как-то обосновывать какие-то инструкции с моей стороны о безопасности и шифровании, это единственное, что он смог придумать. На самом деле, этого события вообще не было, я поэтому в ходе его допроса в суде и задавал уточняющие вопросы, был ли у меня компьютер вообще с собой в лесу, чтобы доказать всю абсурдность его утверждений. Потому что любой его ответ на этот вопрос — и да, и нет — подтверждал бы мою позицию. Так как он, согласно его показаний, говорил, что телефоны, если они у кого и были там, выключались и разбирались. Я не представляю, как можно объяснить, как использовать VPN без компьютера, а принести с собой компьютер, даже ноутбук, зимой — это такой абсурд, что даже объяснять никому не нужно. Пока его до туда донесешь, зимой на морозе он просто разрядится. Это всё равно как если бы он сказал, что инструктажи по стрельбе на дальние дистанции кто-то объяснял на пальцах в каком-нибудь кафе. 

Тоже самое касается его показаний по поводу так называемого съезда, когда он про все обстоятельства обсуждений, про результаты обсуждений говорил, что я так понял, так показалось. При этом в ходе допроса выяснилось, что он недостаточно образован в плане знаний основ даже анархизма, таких теоретических, никакой литературы вообще про анархизм не читал, не изучал. В принципе так же, как VPN — просто распространенная среди современных людей вещь, так и такая позиция о том, что анархизм отождествляется с разрухой 90-х, как сказал другой свидетель, также распространена среди, мне кажется, всех людей, кто сам не изучал этот вопрос, не читал соответствующую литературу. Поэтому так как он об этом ничего не знал, даже если верить его показаниям, то также я не считаю возможным. Даже если верить его показаниям, то в принципе ничего удивительного, что послушав разговоры про анархизм, он отождествил его со стремлением к разрухе 90-х, преступлением. 

Ну а результатов самого съезда, как известно, в материалах дела нет Сам Зорин конца его не дождался, уехал на день-на два раньше. А так называемый файл “Съезд 2017” [неразборчиво — возможно, “писался до самого съезда”]. Я ему тоже вопрос об этом задавал… [далее предложение неразборчиво] Получается, что результатов данного мероприятия в материалах дела нет, неизвестно, было ли решено создавать террористическую организацию или нет. Но также в материалах дела отсутствуют материалы о дальнейшей деятельности после съезда всех участников так называемого террористического сообщества “Сеть”. То есть получается, в дальнейшем никакой деятельности не было, то есть получается, что на съезде может было решено ничего не делать по поводу создания террористического сообщества.

Хотел пояснить еще одно обстоятельство. Согласно позиции обвинения…

Суд: Подождите, это стадия реплик, это не дополнения уже. Здесь кратко ваше отношение, Чернов. Обвинение не воспользовалось правом реплики, а у вас сейчас дополнения получаются какие-то. Вы сжато пожалуйста, на что обратить внимание, повторяться не надо, слышали уже.

Чернов: В общем-то у нас на все основное уже обращено внимание.

Суд: Присаживайтесь.