«Таких следов я ни у кого не видела». Член ОНК Санкт-Петербурга Екатерина Косаревская — о пытках по делу «Сети»

«В полицейских пытках больше импровизации»

— Екатерина, как ты пришла в ОНК и зачем тебе это — походы по тюрьмам, общение с зэками, расследование пыток?

— В системе ОНК я без малого три года. Как только мне исполнилось 25 лет — раньше членом ОНК стать нельзя, — я пошла в третий созыв. Помню, мне очень хотелось, чтобы в Петербурге была сильная группа ОНК. Вообще, быть членом ОНК тяжело, если не уметь выстраивать границы. Надо изначально понимать, на что ты готов.

— Имеешь в виду — не пропускать то, что видишь, через себя?

— Скорее, оставлять хоть немножко времени на себя и на работу — членство в ОНК никак не оплачивается. Сначала я сомневалась, правильно ли я поступила, что пошла в ОНК. Мы регулярно ездили по задержанным на митингах — это были такие длиннющие марафоны. Заходили в колонии, СИЗО, полицию. В дни массовых задержаний участниками митингов заполняли по 20–30 отделов полиции. Мы объезжали столько, сколько могли — пока не валились к утру с ног.

— В полиции вы тоже фиксировали пытки?

— В отделе полиции человек проводит не очень много времени — не больше 48 часов без решения суда, — и зафиксировать пытки по прошествии времени очень сложно. Обычно мы получаем обращения о пытках в отделах позже — в СИЗО: человек спустя месяцы рассказывает, что с ним было сразу после задержания. В каждое посещение СИЗО обычно фиксирую одно-два таких обращения. В полицейских пытках, в отличие от пыток ФСБ, больше импровизации. Видимо, у них тоже свои низовые инициативы: кто-то придумает в отделе фирменный стиль [пыток], и пошло-поехало. Но повторюсь: на тот момент я не была уверена, правильно ли сделала, что пошла в ОНК.

— Когда появилась уверенность, что ты на правильном пути?

— Все изменилось в тот день, когда 26 января 2018 года мы с Яной Теплицкой вышли со Шпалерной [где находятся здания СИЗО и УФСБ по Петербургу и Ленинградской области], поговорив с Виктором Филинковым о том, как его пытали. В первый день, когда мы его нашли — 25 января, — я увидела у Вити только царапину на подбородке. А для меня, помню, тогда было важно соблюдать закон даже в мелочах: ну там пристегиваться в автомобиле и переходить улицу на зеленый свет. Но в тот день я для себя поняла, что пристегиваться не так уж важно. Потому что царапина у Виктора Филинкова действительно была от удара, когда машина резко затормозила. Но причина была не в том, что он был не пристегнут.

Пытки по делу «Сети»*: «было нервно»

— Виктор Филинков был первым, кто заявил о пытках?

— Сначала он не понял, кто мы: решил, что мы — очередная проверка. Поэтому в первый день Витя рассказал нам не обо всем: он сказал, что у него был обыск, что его возили в больницу, но пропустил в своем рассказе четыре часа. На следующий день он сказал нам, что его пытали, и подробно про это рассказал. А мы зафиксировали это в акте.

— Что ты увидела и что записала о его пытках в тот день?

— Таких следов, как у Вити, я ни у кого раньше не видела. Это было жутко. У него все бедро было в ожогах. Вместе мы нашли у него на теле около 40 следов пыток. Часть следов он нашел у себя сам: сообразил, что электрошокер, в отличие от проводов с током, имеет фиксированное расстояние между контактами. Это парные следы, и их легко отличить от других: между ними четыре сантиметра.

— Игорь Шишкин был вторым фигурантом «Сети»*, у которого вы нашли следы пыток?

— С Шишкиным было сложнее, потому что он открыто не заявлял нам о пытках. С ним у нас всегда было так: «А что получится узнать на этот раз?» В какой-то момент мы позвали начальника СИЗО и врача и спросили: «Вы же не против, если Игорь покажет нам следы?» И он показал свою спину: она вся была в ожогах.

— А в медкартах СИЗО об этом есть какие-то упоминания?

— Там стоят ожоги под знаком вопроса. Медики внесли их в журнал задним числом и другим почерком — как я понимаю, после нас уже. И то — только несколько ожогов: оперативникам это дало повод сказать, что Витю ударили, только когда он попытался выйти из машины. Но следователь был вынужден написать про электрошокер, и это уже что-то. Для нас это уже было неплохо.

— А как к этому относились врачи в СИЗО?

— Вообще, медики там — добрые люди. Это довольно чудовищно, но у них всегда есть пантенол [средство от ожогов]. Помню, что между камерой Игоря и Вити на столе стояла мазь от ожогов. Кстати, именно так мы поняли, что у Игоря Шишкина ожоги на спине от пыток: он сказал, что ему дают пантенол.

— Помнишь первую реакцию общества после огласки пыток и свои ощущения?

— Было нервно. Мы пообещали Вите, что сделаем все, чтобы об этом сразу же узнали. Не знаю, сделали мы все или нет. Но я вспомнила об этом, когда его вернули обратно в Петербург после того, как возили в Пензу. Тогда мы увидели запись с какого-то канала, где впервые на совещании Путина с Советом по правам человека упомянули дело «Сети». Правда, The New Yorker к тому моменту уже как полгода назад написал об этом. Но все равно я тогда подумала: кажется, мы выполнили свое обещание [чтобы о пытках все узнали]. Я поняла: то, что мы делаем в ОНК, это страшно и очень-очень важно. Лично для меня процесс по делу «Сети» — в каком-то смысле самый важный и переломный.

«В Пензе как будто нет ОНК»

— К пензенским фигурантам дела «Сети»* тоже приходили члены ОНК?

— Да, насколько я знаю. Лично я общалась с Дмитрием Пчелинцевым, когда следователи привозили его в Петербург в начале июля 2018 года. Мы с ним проговорили, в общей сложности, часов восемь за три дня. Он рассказывал, как к нему в СИЗО приходили с динамо-машиной и пытали, как однажды оперативники назвали себя «блаткомитетом». Рассказывал, как стоматолог записал, что у него есть зубы, которых уже лет десять нет. Сейчас у Димы продолжаются проблемы с зубами — из-за того, что они стерлись от кляпа.

— Как работают с этими проблемами активисты пензенской группы ОНК?

— У меня складывается впечатление, что членов ОНК в Пензе как будто нет. О них не слышно, и странно, что они не взаимодействуют с обществом. Но и про ОНК мало кто знает в Пензе. Такое часто бывает, это проблема многих регионов. Но, учитывая дело «Сети», в Пензе они, конечно, особенно нужны. Население здесь в десять раз меньше, чем в Петербурге, активистам работать будет попроще.

— Расскажи о петербургском штабе ОНК: что получается у вас такого, чего нет в других регионах?

— В Питере у нас есть команда из трех человек, всего в ОНК — 25. Но, честно говоря, мы ничего не успеваем: у нас три колонии, три СИЗО, гауптвахта, под 100 отделов полиции, воспитательная колония для несовершеннолетних, центры временного содержания иностранных граждан и несовершеннолетних правонарушителей, изоляторы временного содержания. И это только Петербург — наш мандат не распространяется на Ленобласть.

— Тогда за счет чего в Петербурге такие сильные активисты?

— У нас еще есть группа помощи задержанным (ГПЗ): она появилась после протестов 2011 года, когда активисты просто развозили «пенки» задержанным, чтобы они не спали на полу. Внутри этой группы есть не только правозащитники, но и группа быстрого реагирования: она включается, если кто-то куда-то пропадает или у нас есть задержания. Но это, вообще, чисто низовая инициатива, и мне кажется, ничего не мешает сделать аналогичные группы в Пензе и любом другом регионе. Это проще, чем стать членом ОНК.

«Чем лучше работает член ОНК, тем меньше шансов переизбраться»

— Екатерина, а в чем сложность стать членом ОНК? И как меняется работа активистов с каждым новым созывом?

— Год назад членам ОНК урезали полномочия: теперь мы можем общаться с заключенным только о соблюдении прав человека в местах принудительного содержания. В колонии мы должны общаться в зоне видимости, но нас не слушают. В СИЗО нас слушают и мы можем общаться на строго определенные темы, если нет — нас могут прервать. Еще год назад было понятно, что это не очень хорошие поправки [в № 76-ФЗ «Об общественном контроле за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и о содействии лицам, находящимся в местах принудительного содержания»]. Мы не исключаем, что они появились именно после фиксации показаний питерских фигурантов «Сети»*.

— А что не так с местами принудительного содержания?

— Это закрытый список учреждений. Микроавтобус в лесу, например., — это не место принудительного содержания. Если бы сейчас мы говорили с Витей Филинковым, нас бы прервали, потому что он говорил о нарушении его прав не в месте принудительного содержания. С Арманом Сагынбаевым — та же история. Но в Пензе по-прежнему можно говорить с Димой Пчелинцевым о том, как его пытали в изоляторе, потому что СИЗО все еще входит в этот список. Но, с другой стороны, чисто теоретически, с остальными можно говорить о том, зафиксировали ли повреждения врачи СИЗО и откуда они [повреждения] взялись.

— Кто выбирает членов ОНК и насколько этот процесс прозрачный?

— Членов ОНК утверждает Общественная палата. Сейчас есть такая чудовищная тенденция: чем лучше работает член ОНК в нынешнем созыве, тем у него меньше шансов войти в следующий [созыв]. Совет Общественной палаты просто не переизбрал в четвертый созыв тех, о ком было известно, что они хорошо отработали в третьем. Например, наши бывшие члены ОНК Анна Каретникова или Слава Башков. Слава занимался волшебно отделами полиции: с его помощью в полиции Екатеринбурга убрали «пыточные трубы», которые были нужны только для того, чтобы к ним приковывать. На демонтаж нужна была совершенно дикая сумма, Слава предложил скинуться на это дело «всем миром» — на следующий день в полиции эти трубы сняли сами. Слава также сделал путеводитель по местным отделам полиции.

«Розовая бумажка»: пропуск за закрытые двери

— Что будет в этом году с набором новых членов ОНК?

— С 20 июля — за 90 дней до окончания полномочий нынешнего состава ОНК — Общественная палата начнет набор членов в новый созыв. Мы создали специальный сервис для тех, кто хочет к нам присоединиться и стать членом ОНК. Нам нужны классные люди, есть шанс, что их пропустят: все же в прошлом составе Общественная палата пропустила многих независимых членов ОНК. Но процедура отбора очень сложная, нужно собрать кучу документов и выполнить все пошаговые инструкции. И через несколько месяцев получить заветную «розовую бумажку» [удостоверение члена ОНК].

— Что дает эта «розовая бумажка»?

— Это пропуск за закрытые двери: те места, куда могут проходить члены ОНК, — одни из самых закрытых в России. Минимум по двое мы можем заходить в полицию, СИЗО, колонии, гауптвахты, психиатрические стационары и разговаривать с теми, кто там находится. Нельзя посещать только автозаки, помещения в судах, так называемые «секретные тюрьмы» [неустановленные места, где представители власти удерживают человека, строгого определения нет], — например как в деле о теракте в петербургском метро, — и кабинеты.

— Ок, вот есть «розовая бумажка», есть доступ в СИЗО и есть заключение членов ОНК по пыткам. Что все это дает — применительно к тому же делу «Сети»*?

— Формально — пока ничего. Но мы собираем доказательства пыток заключенных. Уральские правозащитники и члены ОНК написали на обложке своего заключения про пытки в Копейске: «Для будущего Нюрнберга». Думаю, на отчетах активистов в Пензе и Петербурге в связи с делом «Сети»* тоже можно так написать. Кстати, мы предлагаем адвокатам [по делу «Сети»*] приобщить наши заключения по пыткам к материалам дела. Но дело вот в чем: если по двум другим фактам пыток со стороны ФСБ из нашей практики возбуждены дела, то по «Сети»* у всех глубокое ощущение, что все безнадежно. И мы, и адвокаты пишем одну жалобу за другой и получаем отказ за отказом. С этим делом [«Сети»*] все с самого начала не так. Но это не значит, что мы опускаем руки. Нет, мы наберем новых членов ОНК, соберемся и продолжим работать.

---

Задержания 11 подозреваемых по делу о террористическом сообществе «Сеть»* начались в Пензе октябре 2017 года и закончились в июле 2018 года. Фигурантов обвинили в создании и участии в террористическом сообществе (часть 1 и 2 статьи 205.4 УК). Дела «Сети»* в Петербурге и Пензе рассматриваются отдельно: суд дважды отказался их объединить ― 22 мая и 28 мая.

Подсудимые по «пензенскому делу», которых задерживали первыми, неоднократно заявляли о пытках. Члены петербургской группы ОНК нашли следы пыток у двоих «питерских» фигурантов — Виктора Филинкова и Игоря Шишкина. Третий фигурант «питерского дела» — Юлий Бояршинов — заявлял о невыносимых условиях содержания в СИЗО «Горелово».

Заключение о пытках рабочей группы ОНК Санкт-Петербурга пока не принимается во внимание ни в «питерском», ни в «пензенском» деле «Сети»*, уголовные дела по заявлениям о пытках не возбуждались.

Игорь Шишкин, несмотря на фиксацию членами ОНК полученных травм, лично о пытках не заявлял и подписал досудебное соглашение со следствием. В январе 2019 года он получил 3,5 года лишения свободы.