Речь Виктора Филинкова в суде 4 июня во время записи образца голоса

Эксперт управления ФСБ по Петербургу капитан Максим Волков берет образцы голоса для фоноскопической экспертизы разговора Филинкова и Бояршинова. Экспертизу будут делать в «Северо-западном центре экспертиз» Минюста.

Эксперт Волков говорит, что каждый из подсудимых должен представиться, а затем 10 минут что-то рассказывать о себе.

Виктор Филинков:

Когда меня пытали… Это было, ну неожиданно, понятное дело. Это было совсем не так, как в кино это показывают. Нет такого, что есть время подумать или как некоторые супергерои там смеются или что-то такое, ты просто кричишь от боли. Находишься в ужасном, на самом деле, состоянии. И никогда в жизни я не испытывал подобного вообще. То есть, меня била током розетка, ещё там что-то, телефонный провод; в язык било, когда «Крону» лизал. Но когда бьют шокером некоторое время – это совсем другие ощущения. На их фоне меня били, и избиение вообще не ощущалось, никаким образом. Кроме ударов по голове. Когда по голове бьют – у меня немножко белело в глазах. Глаза были закрыты по большей части, потому что у меня шапка была натянута на лицо, но в глазах белело от ударов в голову. С одной стороны, когда заламывают или что-то такое – вообще ничего не ощущалось. Если ездить с наручниками за спиной, когда застёгивают вот так вот и везут в машине на заднем сиденье, как меня потом возили к психологу на психиатрическую, например, то, где-то после первого часа очень сильно начинают болеть плечо и суставы. Ко второму часу это прям уже становится очень невыносимо… Всё время крутишься, ёрзаешь, прям невыносимая боль. Меня пытали около четырёх часов, и всё это время я был с руками за спиной, никакой боли в плечах я не чувствовал. На самом деле, вообще никакой боли не чувствовал, потому что болело всё тело. Когда болит всё тело нельзя отделить какую-то конкретную часть, которая болела бы сильнее. Вот. То есть ожоги от электрического тока не болели, они болели где-то через день. То есть боль распространяется по всему телу. Кажется, что болит всё, хотя бьют в вполне конкретные места. Я даже не знаю, куда били больнее. Били в разные места, в основном в ногу, ну, в ногу продолжительнее всего были удары. Также в грудь. Запястья я уворачивал, шеей тоже мог работать хоть как-то. Но, по-моему, всё было одинаково независимо от того, куда бьют, удары очень больно ощущались. Когда к ноге приставляют и нажимают, как будто теряешься, теряешься совсем, как будто тебя не становится, а остаётся только боль.

Пауза.

Эксперт по записи звука Волков: Может быть, что-нибудь более приятное расскажите?

Виктор Филинков (улыбается): Приятного было мало.

Эксперт Волков: Ну, не обязательно, данный случай. Может быть, из детства какие-нибудь запоминающиеся случаи.

Виктор: Ммм… Из детства запомнившиеся случаи… Смотря, что считать детством.

Эксперт Волков: Ну давайте так, чего вам сейчас не хватает?

Виктор: Жены. Очень не хватает рядом супруги. Я её очень люблю. Когда меня пытали, оперативный сотрудник, он спрашивал, почему я со своей женой. Я кричал, что я её люблю. Меня били током, я всё равно кричал, что я её люблю. Они кричали: «Почему ты с ней, признавайся?». Я кричал, что я люблю её, меня били током за это. Это продолжалось некоторое время. Это, наверно, была одна из самых унизительных точек… в этом всём. Нет, была ещё одна. Спрашивали, с кем общается моя супруга, сопровождая, разумеется, всё это ударами током, потому что я пытался вспомнить, с кем она общается. Я отвечал, что много знакомых, я не знаю, с кем она общается, я очень мало людей знаю, тем более знакомых моей супруги. И они мне говорят: «Её ебут, а ты не знаешь?». Это… Это всё было просто ужасно. И таких вопросов было много… Видимо, какой-то способ подковырнуть. Вот. Настроить тебя также против всех. Ты понимаешь, что вот, вот, кто во всём виноват, вот, кто сидит перед тобой, вот, кто тебя пытает, но при этом они пытаются выставить виновными других. Например, мне рассказывали о том, что твой дружок Бояршинов… Я тогда не знал, кто Бояршинов. Мне объясняли: «Ну этот, Юра». О том, что он шёл закладывать бомбу. Шёл закладывать бомбу, чтобы убить людей. В той ситуации я верил в это, действительно верил о том, что Юра, Юлик Бояршинов действительно пошёл туда и закладывал бомбу. Они это очень убедительно говорили. Вот. Также говорили, что другие люди тоже хотят убивать людей. Про Армана Сагынбаева. О том, что он хотел изготовить взрывчатое вещество аманал. Они знали о том, что я не знаю о том, что у него были компоненты, но я должен был их учить. Но я потом чуть-чуть схитрил, и когда у меня спрашивали: «А что нашли у Сагынбаева в шкафу?» Я говорил о том, что нашли только алюминиевую пудру. Они не стали уточнять, что там я должен был ещё сказать, что там была ещё селитра. Они всё время повторяли: «Бочка! Бочка, бочка пудры!» Вот. То, что это было именно бочка было, видимо, как-то важно. Я её никогда не видел. Конечно, говорили о том, что все готовы клеветать. О том, что если я не буду подписывать протокол… На самом деле, вообще их угрозы были абсолютно бессмысленны. После 10-ти минут пыток я был сломлен полностью, но угрозы продолжались ещё в течение часов 20-25-ти… сколько я там был. Очень долго. Угрозы все были бессмысленные, что меня там убьют или что к туберкулёзникам посадят, что меня в Пензу повезут те же собровцы… Это называлось: «Машина со спецами». Манипуляция. Что меня машина со спецами повезёт в Пензу, где они меня будут опознавать, и они все меня опознают, ткнут в меня пальцем, а потом я поеду обратно. В машине будет два спеца помимо водителя, и они будут спать по очереди, а я не буду спать, и воды там не будет. Задавали вопросы: «Ну а чё, сколько человек-то без воды может?» Всё это было абсолютно бессмысленно. Я бы и так всё подписал. Это не было… Не было так, что: «На, подписывай». И я такой: «Нет, не буду подписывать, пошли вы куда-нибудь». И они такие: «Да? Тогда мы вот». Это просто прелюдия к любому вообще действию. Просто прелюдия. Насилие у них это… как будто основа их работы. Вот эти люди в масках впоследствии я узнал, что это СОБР-Град, они когда ведут в наручниках человека, они его тащат в разные стороны. Я говорю: «Эй, постойте, зачем вы тащите меня в разные стороны, я не понимаю, как идти». Они смеются и говорят, что так и надо. То есть это просто насилие ради насилия. И никого не смущало тогда о том, что произошло, об этом… Когда я пытался говорить о том, что, ну пытки это вообще бесчеловечно, как это всё вообще пытаются относиться, меня пресекали и говорили о том, что: «А тебя разве кто-то пытал? Ты же в машине ударился». Это говорили разные опера, которые там были. Всё это было при следователях. Больше всего мне запомнился следователь Алексей со второго этажа УФСБ. У него такая кофточка и подтяжки… Кофта зелёная, яркая-яркая, ну вот. Он давал мне туалетную бумагу, когда я ходил в туалет. Я ходил в туалет, конечно, не столько в туалет. Я думал, как это прекратить и думал вскрыться. Но там кабинет рядом и всё время за мной выходил сотрудник, который стоял у двери, дверь нельзя было закрывать, то есть я несколько раз ходил, думал о том, что они решат о том, что всё, можно расслабиться как-то, но нет. Каждый раз стоял оперативник у двери, я не успел бы ничего разбить: ни зеркало, ни бачок. Если бы я знал, что у меня в кармане лежит монетка заострённая, но я о ней забыл. А она прошло несколько шмонов. Собор шмонал меня два раза и оба раза не нашёл. А затем меня досматривал следователь и не нашёл. Затем меня досматривали в ИВС на Захарьевской и не нашли монетку. Монетку нашли только в СИЗО-3. Решили: «Ну давайте запишем её на баланс». Но монетка была в гривнах, и они решили не связываться. Поинтересовались у меня, что с ней сделать. Я сказал: «Выкиньте её». «Ладно-ладно, хорошо, только никому не говори». Выкинули её.

Эксперт Волков: По объёму достаточно. Спасибо.

Судья Муранов: Всё, да?

Эксперт Волков: Да..

Судья: Значит, Виктор Сергеевич, я не стал вас прерывать в процессе, так сказать, вашего монолога под запись, но делаю вам официальное замечание. Если вы ещё раз допустите нецензурное выражение в зале судебного заседания вы будете удалены вплоть до прений. Вам понятно, всё?

Виктор: Понятно. Можно вопрос?

Судья: Ну, попытайтесь.

Виктор: Как цитировать нецензурные выражения?

Судья: Я не знаю, как цитировать, но нецензурные выражения я попрошу вас не допускать. Я вам сделал официальное вам замечание, которое занесено в протокол судебного заседания.

Виктор: Я понял.

Судья: Присядьте.

Судья: Максим Александрович. Готовы?

Эксперт Волков: Я бы хотел, буквально минутку оценить качество записи.

Эксперт достаёт наушники, начинает слушать запись.

Эксперт Волков: Запись удовлетворительная.

This post is also available in: English (Английский)